Фаина Георгиевна Раневская - Случаи, шутки, афоризмы

Случаи, шутки, афоризмы

Глава I

Жизнь, или Опыт со смертельным исходом

Душа - не жопа. Высраться не может

(Шаляпин в передаче Раневской) Раневская выносила жестокие определения другим. Определения, смахивающие на решение судебных инстанций. Но не щадила и себя.

* * *
Настоящая фамилия Раневской - Фельдман. Она была из весьма состоятельной семьи. Когда Фаину Георгиевну попросили написать автобиографию, она начала так:

Я - дочь небогатого нефтепромышленника...

Дальше дело не пошло.

* * *
В архиве Раневской осталась такая запись:

Пристают, просят писать, писать о себе. Отказываю. Писать о себе плохо - не хочется. Хорошо - неприлично. Значит, надо молчать. К тому же я опять стала делать ошибки, а это постыдно. Это как клоп на манишке. Я знаю самое главное, я знаю, что надо отдавать, а не хватать. Так доживаю с этой отдачей. Воспоминания - это богатство старости.

* * *
В юности, после революции, Раневская очень бедствовала и в трудный момент обратилась за помощью к одному из приятелей своего отца. Тот ей сказал: - Дать дочери Фельдмана мало - я не могу. А много - у меня уже нет...

* * *
- Первый сезон в Крыму, я играю в пьесе Сумбатова Прелестницу, соблазняющую юного красавца. Действие происходит в горах Кавказа. Я стою на горе и говорю противно-нежным голосом:

Шаги мои легче пуха, я умею скользить, как змея...

После этих слов мне удалось свалить декорацию, изображавшую гору, и больно ушибить партнера. В публике смех, партнер, стеная, угрожает оторвать мне голову. Придя домой, я дала себе слово уйти со сцены.

* * *
- Белую лисицу, ставшую грязной, я самостоятельно выкрасила чернилами. Высушив, решила украсить ею туалет, набросив лису на шею. Платье на мне было розовое, с претензией на элегантность. Когда я начала кокетливо беседовать с партнером в комедии

Глухонемой

(партнером моим был актер Ечменев), он, увидев черную шею, чуть не потерял сознание. Лисица на мне непрестанно линяла. Публика веселилась при виде моей черной шеи, а с премьершей театра, сидевшей в ложе, бывшим моим педагогом, случилось нечто вроде истерики... (это была П.Л. Вульф). И это был второй повод для меня уйти со сцены.

* * *
- Знаете, - вспоминала через полвека Раневская, - когда я увидела этого лысого на броневике, то поняла: нас ждут большие неприятности.

* * *
О своей жизни Фаина Георгиевна говорила: - Если бы я, уступая просьбам, стала писать о себе, это была бы жалобная книга -

Судьба - шлюха

.

* * *
- В театре меня любили талантливые, бездарные ненавидели, шавки кусали и рвали на части.

* * *
- Как я завидую безмозглым!

* * *
- Кто бы знал мое одиночество? Будь он проклят, этот самый талант, сделавший меня несчастной...

* * *
- Страшно грустна моя жизнь. А вы хотите, чтобы я воткнула в жопу куст сирени и делала перед вами стриптиз.

* * *
- Я - выкидыш Станиславского.

* * *
Я провинциальная актриса. Где я только не служила! Только в городе Вездесранске не служила!..

* * *
В свое время именно Эйзенштейн дал застенчивой, заикающейся дебютантке, только появившейся на Мосфильме, совет, который оказал значительное влияние на ее жизнь,

- Фаина, - сказал Эйзенштейн, - ты погибнешь, если не научишься требовать к себе внимания, заставлять людей подчиняться твоей воле. Ты погибнешь, и актриса из тебя не получится! Вскоре Раневская продемонстрировала наставнику, что кое-чему научилась. Узнав о замене, она пришла в негодование и на чей-то вопрос о съемках Грозного крикнула:

- Лучше я буду продавать кожу с жопы, чем сниматься у Эйзенштейна! Автору Броненосца незамедлительно донесли, и он отбил из Алма-Аты восторженную телеграмму:

Как идет продажа?

* * *
Я социальная психопатка. Комсомолка с веслом. Вы меня можете пощупать в метро. Это я там стою, полусклонясь, в купальной шапочке и медных трусиках, в которые все октябрята стремятся залезть. Я работаю в метро скульптурой. Меня отполировало такое количество лап, что даже великая проститутка Нана могла бы мне позавидовать.

* * *
- Я, в силу отпущенного мне дарования, пропищала как комар.

* * *
- Я жила со многими театрами, но так и не получила удовольствия.

* * *
Раневская вспоминала: - Ахматова мне говорила:

Вы великая актриса.

И тут же добавляла:

Ну да, я великая артистка, и поэтому я ничего не играю, меня надо сдать в музей. Я не великая артистка, а великая жопа.

* * *
Долгие годы Раневская жила в Москве в Старопименовском переулке. Ее комната в большой коммунальной квартире упиралась окном в стену соседнего дома и даже в светлое время суток освещалась электричеством. Приходящим к ней впервые Фаина Георгиевна говорила: - Живу, как Диоген. Видите, днем с огнем! Марии Мироновой она заявила: - Это не комната. Это сущий колодец. Я чувствую себя ведром, которое туда опустили.

- Но ведь так нельзя жить, Фаина. - А кто вам сказал, что это жизнь? Миронова решительно направилась к окну. Подергала за ручку, остановилась. Окно упиралось в глухую стену.

- Господи! У вас даже окно не открывается...

- По барышне говядина, по дерьму черепок... Эта жуткая комната с застекленным эркером была свидетельницей исторических диалогов и абсурдных сцен. Однажды ночью сюда позвонил Эйзенштейн. И без того неестественно высокий голос режиссера звучал с болезненной пронзительностью:

- Фаина! Послушай внимательно. Я только что из Кремля. Ты знаешь, что сказал о тебе Сталин?! Это был один из тех знаменитых ночных просмотров, после которого вождь народов произнес короткий спич:

- Вот товарищ Жаров хороший актер, понаклеит усики, бакенбарды или нацепит бороду, и все равно сразу видно, что это Жаров. А вот Раневская ничего не наклеивает и все равно всегда разная...

* * *
- Как вы живете? - спросила как-то Ия Саввина Раневскую. - Дома по мне ползают тараканы, как зрители по Генке Бортникову, - ответила Фаина Георгиевна.

* * *
- Фаина Георгиевна, как ваши дела? - Вы знаете, милочка, что такое говно? Так оно по сравнению с моей жизнью - повидло.

* * *
- Как жизнь, Фаина Георгиевна? - Я вам еще в прошлом году говорила, что говно. Но тогда это был марципанчик.

* * *
- Жизнь - это затяжной прыжок из пизды в могилу

* * *
- Жизнь - это небольшая прогулка перед вечным сном.

* * *
- Жизнь проходит и не кланяется, как сердитая соседка.

* * *
...Бог мой, как прошмыгнула жизнь, я даже никогда не слышала, как поют соловьи.

* * *
- Когда я умру, похороните меня и на памятнике напишите:

Умерла от отвращения.

* * *
- Почему вы не пишете мемуаров? - Жизнь отнимает у меня столько времени, что писать о ней совсем некогда.

* * *
Раневская на вопрос, как она себя сегодня чувствует, ответила: - Отвратительные паспортные данные. Посмотрела в паспорт, увидела, в каком году я родилась, и только ахнула...

* * *
- Паспорт человека - это его несчастье, ибо человеку всегда должно быть восемнадцать, а паспорт лишь напоминает, что ты можешь жить, как восемнадцатилетняя.

* * *
Раневская говорила: - Старость - это просто свинство. Я считаю, что это невежество Бога, когда он позволяет доживать до старости. Господи, уже все ушли, а я все живу. Бирман - и та умерла, а уж от нее я этого никак не ожидала. Страшно, когда тебе внутри восемнадцать, когда восхищаешься прекрасной музыкой, стихами, живописью, а тебе уже пора, ты ничего не успела, а только начинаешь жить!

* * *
...Третий час ночи... Знаю, не засну, буду думать, где достать деньги, чтобы отдохнуть во время отпуска мне, и не одной, а с П.Л. (Павлой Леонтьевной Вульф). Перерыла все бумаги, обшарила все карманы и не нашла ничего похожего на денежные знаки... (Из записной книжки народной артистки.) 48-й год, 30 мая.

* * *
Раневская с негодованием заявляет: - Ох уж эти несносные журналисты! Половина лжи, которую они распространяют обо мне, не соотствует действительности.

* * *
Старая харя не стала моей трагедией, - в 22 года я уже гримировалась старухой, и привыкла, и полюбила старух моих в ролях. А недавно написала моей сверстнице:

Старухи, я любила вас, будьте бдительны!

Книппер-Чехова, дивная старуха, однажды сказала мне:

Я начала душиться только в старости

. Старухи бывают ехидны, а к концу жизни бывают и стервы, и сплетницы, и негодяйки... Старухи, по моим наблюдениям, часто не обладают искусством быть старыми. А к старости надо ДОБРЕТЬ с утра до вечера!

* * *
Одиноко. Смертная тоска. Мне 81 год... Сижу в Москве, лето, не могу бросить псину. Сняли мне домик за городом и с сортиром. А в мои годы один может быть любовник - домашний клозет.

* * *
- Стареть скучно, но это единственный способ жить долго.

* * *
- Старость, - говорила Раневская, - это время, когда свечи на именинном пироге обходятся дороже самого пирога, а половина мочи идет на анализы.

* * *
- Старость, это когда беспокоят не плохие сны, а плохая действительность.

* * *
Раневская сказала Зиновию Паперному: - Молодой человек! Я ведь еще помню порядочных людей... Боже, какая я старая!

* * *
- Воспоминания - это богатства старости.

* * *
- Успех - единственный непростительный грех по отношению к своему близкому.

* * *
- Спутник славы - одиночество.

* * *
- Одиночество как состояние не поддается лечению.

* * *
- Когда у попрыгуньи болят ноги, она прыгает сидя.

* * *
- Оптимизм - это недостаток информации.

* * *
Подводя итоги, Раневская говорила: - Я родилась недоношенной и ухожу из жизни недопоказанной. Я недо...

* * *
- У меня хватило ума прожить жизнь глупо.

* * *
- Жизнь моя... Прожила около, все не удавалось. Как рыжий у ковра.

* * *
- Всю свою жизнь я проплавала в унитазе стилем баттерфляй.

* * *
- Ничего, кроме отчаянья от невозможности что-либо изменить в моей судьбе. Глава II Коллеги, или Творческая коммуналка

Мне попадаются не лица, а личное оскорбление!

(Раневская) Раневская жила в большой коммуналке - в мире искусства - так, как лишь и можно там выжить: ворча,огрызаясь, руками и ногами вцепившись в дверь собственной комнатушки.

* * *
Для меня всегда было загадкой - как великие актеры могли играть с артистами, от которых нечем заразиться, даже насморком. Как бы растолковать бездари: никто к вам не придет, потому что от вас нечего взять. Понятна моя мысль неглубокая? (Раневская, из зап. книжки)

* * *
Раневская говорила: - Птицы ругаются, как актрисы из-за ролей. Я видела, как воробушек явно говорил колкости другому, крохотному и немощному, и в результате ткнул его клювом в голову. Все, как у людей.

* * *
- Я не признаю слова играть. Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене жить нужно.

* * *
Это не театр, а дачный сортир. В нынешний театр я хожу так, как в молодости шла на аборт, а в старости рвать зубы. Ведь знаете, как будто бы Станиславский не рождался. Они удивляются, зачем я каждый раз играю по-новому.

* * *
О новой актрисе, принятой в Моссовет: - И что только не делает с человеком природа!

* * *
- У нее не лицо, а копыто, - говорила об одной актрисе Раневская. - Смесь степного колокольчика с гремучей змеей, - говорила она о другой.

* * *
Главный художник Моссовета Александр Васильев характеризовался Раневской так:

Человек с уксусным голосом.

* * *
О коллегах-артистах: - У этой актрисы жопа висит и болтается, как сумка у гусара.

* * *
- У него голос - будто в цинковое ведро ссыт.

* * *
Об одном режиссере: - Он умрет от расширения фантазии. - Пипи в трамвае - все, что он сделал в искусстве.

* * *
Раневская о проходящей даме:

Такая задница называется жопа-игрунья. А о другой:

С такой жопой надо сидеть дома!

* * *
Обсуждая только что умершую подругу-актрису: - Хотелось бы мне иметь ее ноги - у нее были прелестные ноги! Жалко - теперь пропадут...

* * *
Однажды Раневская участвовала в заседании приемной комиссии в театральном институте. Час, два, три... Последней абитуриентке, в качестве дополнительного вопроса, достается задание: - Девушка, изобразите нам что-нибудь очень эротическое, с крутым обломом в конце... Через секунду приемная комиссия слышит нежный стон: - А... аа... ааа... Аа-а-а-пчхи!!!

* * *
Раневская и Марецкая идут по Тверской. Раневская говорит: - Тот слепой, которому ты подала монетку, не притвора, он действительно не видит. - Почему ты так решила? - Он же сказал тебе:

Спасибо, красотка!

* * *
Встречаются Раневская и Марлен Дитрих. - Скажите, спрашивает Раневская, - вот почему вы все такие худенькие да стройненькие, а мы - большие и толстые? - Просто диета у нас особенная: утром - кекс, вечером - интим. - Ну, а если не помогает? - Тогда мучное исключить.

* * *
- Критекессы - амазонки в климаксе.

* * *
- Когда нужно пойти на собрание труппы, такое чувство, что сейчас предстоит дегустация меда с касторкой.

* * *
-Деляги, авантюристы и всякие мелкие жулики пера! Торгуют душой, как пуговицами.

* * *
Режиссера Варпаховского предупреждали: будьте бдительны. Будьте настороже. Она скажет вам, что родилась в недрах МХАТа. - Очень хорошо, я и сам так считаю. - Да, но после этого добавит, что вас бы не взяли во МХАТ даже гардеробщиком.

- С какой стати?

- Этого не знает никто. Она все может сказать.

- Я тоже кое-что могу.

- Не делайте ей замечаний.

- Как, вообще?!

- Говорите, что мечтаете о точном психологическом рисунке.

- И все? - Все. Впрочем, этого тоже не говорите.

- Но так же нельзя работать!

- Будьте бдительны. Варпаховский начал издалека. Причем в буквальном смысле: на некотором расстоянии от театра. Репетиции происходили наедине с Раневской, на одной из скамеек Сретенского бульвара. Ей это показалось забавным: заодно и воздухом можно дышать.

- Фаина Георгиевна, произносите текст таким образом, чтобы на вас не оборачивались.

- Это ваше режиссерское кредо?

- Да, пока оно таково.

- Не изменяйте ему как можно дольше. Очень мило с вашей стороны иметь такое приятное кредо. Сегодня дивная погода. Весной у меня обычно болит жопа, ой, простите, я хотела сказать спинной хрэбэт, но теперь я чувствую себя как институтка после экзамена... Посмотрите, собака! Псина моя бедная! Ее, наверно, бросили! Иди ко мне, иди... погладьте ее немедленно. Иначе я не смогу репетировать. Это мое актерское кредо. Пусть она думает, что ее любят. Знаете, почему у меня не сложилась личная жизнь и карьера? Потому что меня никто не любил. Если тебя не любят, нельзя ни репетировать, ни жить. Погладьте еще, пожалуйста... Когда перебрались в театр и отвлекаться стало не на что, Раневская взяла свое. Она репетировала только с теми актерами, с которыми хотела. Ее собирался бить один из артистов, которому она сделала грубое замечание насчет несвоевременного выхода, - реплику Раневская действительно подала очень тихо.

- А вы говорите громче, тогда я услышу, - сказал бедняга, и без того уязвленный эпизодической ролью санитара, которую вынужден был исполнять.

- Что?! Кто это?! Я впервые вижу вас в театре. Это рабочий сцены? Я не работаю с любителями! Скажите, чтобы меня немедленно заменили. Ее, конечно, никто не собирался менять. Это она отменяла мизансцены, переставляла отдельные фразы, куски текста и даже мебель на сцене и за кулисами. Внезапно ее раздражил огромный диван, на котором в перерыве отдыхали актеры, и она приказала его уничтожить. Узнавший об этом Михаил Погоржельский пришел в ярость и выговорил Раневской многое из того, что думал по этому и другим поводам. Обескураженная открытым и справедливым напором, Раневская промолчала и через несколько минут перестала вдруг слышать реплики, подаваемые Погоржельским по ходу репетиции. Постоянными придирками она довела до слез Ию Саввину. Потом звонила с извинениями, которые потрясали величественной откровенностью:

Я так одинока, все друзья мои умерли, вся моя жизнь - работа... Я вдруг позавидовала вам. Позавидовала той легкости, с какой вы работаете, и на мгновение возненавидела вас. А я работаю трудно, меня преследует страх перед сценой, будущей публикой, даже перед партнерами. Я не капризничаю, девочка, я боюсь. Это не от гордыни. Не провала, не неуспеха я боюсь, а как вам объяснить?- это ведь моя жизнь, и как страшно неправильно распорядиться ею.

Терпели все. Терпели всё. Потому что видели, что могло получиться из этого хаоса, сора, скандала и склок. Как и ожидалось, то и дело возникала мхатовская тематика.

- Вы очень торопитесь, - говорила она Варпаховскому, - у вас, наверно, много работы на стороне, как теперь принято выражаться. Вы халтурщик, а я мхатовка, могу репетировать с утра до ночи. Я вас возненавижу, бедный! С ужасом ждали появления декораций. И не напрасно. - Где первый ряд? - Вот он, Фаина Георгиевна. - Этого не будет! - Но почему? - Я убегу, я боюсь публики. Я вам аплодирую, но я не буду играть. Если бы у меня было лицо, как у Тарасовой... У меня ужасный нос... Макет великолепный, фантазия богатая, рояль надо купить коричневый... - говоря это, Фаина Георгиевна отодвигала стулья метра на два в глубину сцены. - Скажите Фаине Георгиевне, - обращался Варпаховский к помощнику режиссера Нелли Молчадской, - скажите ей, пусть выходит вот так, как есть, с зачесанными волосами, с хвостом. Он все еще имел наивность думать, что кто-то способен влиять на Раневскую. Памятую советы осторожных, он тщательно подбирал слова после прогона: - Все, что вы делаете, изумительно, Фаина Георгиевна. Буквально одно замечание. Во втором акте есть место, - я попросил бы, если вы, разумеется, согласитесь... Следовала нижайшая просьба. Вечером звонок Раневской: - Нелочка, дайте мне слово, что будете говорить со мной искренне. - Даю слово, Фаина Георгиевна. - Скажите мне, я не самая паршивая актриса? - Господи, Фаина Георгиевна, о чем вы говорите! Вы удивительная! Вы прекрасно репетируете. - Да? Тогда ответьте мне: как я могу работать с режиссером, который сказал, что я говно?!

* * *
- Кино - заведение босяцкое.

* * *
О своих работах в кино:

Деньги съедены, а позор остался.

* * *
- Сняться в плохом фильме - все равно что плюнуть в вечность.

* * *
- Получаю письма:

Помогите стать актером. Отвечаю: Бог поможет!

* * *
- Когда мне не дают роли, чувствую себя пианистом, которому отрубили руки. Глава III Искусство, или Месса в бардаке - Жемчуг, который я буду носить в первом акте, должен быть настоящим,- требует капризная молодая актриса. - Все будет настоящим, - успокаивает ее Раневская. - Все: и жемчуг в первом действии, и яд - в последнем. Раневская всю жизнь мечтала о настоящей роли. Говорила, что научилась играть только в старости. Все годы копила умение видеть и отражать, понимать и чувствовать, но чем тверже овладевала грустной наукой существования, тем очевиднее становилась невозможность полной самореализации на сцене. Оказалось, нет для нее ни Роли, ни Режиссера. Роль не придумали. Режиссер не родился.

* * *
Увидев исполнение актрисой X. роли узбекской девушки в спектакле Кахара в филиале Моссовета на Пушкинской улице, Раневская воскликнула:

Не могу, когда шлюха корчит из себя невинность.

* * *
Раневская хотела попасть в труппу Художественного театра. Качалов устроил встречу с Немировичем-Данченко. Волнуясь, она вошла в кабинет. Владимир Иванович начал беседу - он еще не видел Раневскую на сцене, но о ней хорошо говорят. Надо подумать - не войти ли ей в труппу театра. Раневская вскочила, стала кланяться, благодарить и, волнуясь, забыла имя и отчество мэтра:

Я так тронута, дорогой Василий Степанович!

- холодея произнесла она.

Он как-то странно посмотрел на меня, - рассказывает Раневская,- и я выбежала из кабинета, не простившись. Рассказала в слезах все Качалову. Он растерялся - но опять пошел к Немировичу с просьбой принять Раневскую вторично.

Нет, Василий Иванович,- сказал Немирович,- и не просите; она, извините, ненормальная. Я ее боюсь.

* * *
Однажды, посмотрев на Галину Сергееву, исполнительницу роли Пышки, и оценив ее глубокое декольте, Раневская своим дивным басом сказала, к восторгу Михаила Ромма, режиссера фильма:

Эх, не имей сто рублей, а имей двух грудей.

* * *
Осенью 1942 года Эйзенштейн просил утвердить Раневскую на роль Ефросиньи в фильме

Иван Грозный. Министр кинематографии Большаков решительно воспротивился и в письме секретарю ЦК ВКП(б) Щербакову написал:

Семитские черты Раневской очень ярко выступают, особенно на крупных планах.

* * *
В разговоре Василий Катанян сказал Раневской, что смотрел Гамлета у Охлопкова. - А как Бабанова в Офелии? - спросила Фаина Георгиевна. - Очень интересна. Красива, пластична, голосок прежний... - Ну, вы, видно, добрый человек. Мне говорили, что это болонка в климаксе,- съязвила Раневская.

* * *
Охлопков репетировал спектакль с Раневской. Она на сцене, а он в зале, за режиссерским столиком. Охлопков:

Фанечка, будьте добры, станьте чуть левее, на два шага. Так, а теперь чуть вперед на шажок. И вдруг требовательно закричал:

Выше, выше, пожалуйста!

Раневская поднялась на носки, вытянула шею, как могла.

Нет, нет,- закричал Охлопков,- мало! Еще выше надо!

Куда выше,- возмутилась Раневская,- я же не птичка, взлететь не могу!

Что вы, Фанечка,- удивился Охлопков,- это я не вам: за вашей спиной монтировщики флажки вешают!

* * *
- Приходите, я покажу вам фотографии неизвестных народных артистов СССР,- зазывала к себе Раневская.

* * *
- Фаина Георгиевна! Галя Волчек поставила Вишневый сад. - Боже мой, какой ужас! Она продаст его в первое действии.

* * *
- У Юрского течка на профессию режиссера. Хоть актер он замечательный.

* * *

...Ну и лица мне попадаются, не лица, а личное оскорбление! В театр вхожу как в мусоропровод фальшь, жестокость, лицемерие. Ни одного честно го слова, ни одного честного глаза! Карьеризм подлость, алчные старухи! ...Тошно от театра. Дачный сортир. Обидно кончать свою жизнь в сортире. ...Перестала думать о публике и сразу потеряла стыд. А может быть, в буквальном смысле потеряла стыд - ничего о себе не знаю. ...С упоением била бы морды всем халтурщикам, а терплю. Терплю невежество, терплю вранье, терплю убогое существование полунищенки, терплю и буду терпеть до конца дней. Терплю даже Завадского

(Из записной книжки)

* * *
Раневская постоянно опаздывала на репетиции. Завадскому это надоело, и он попросил актеров о том, чтобы, если Раневская еще раз опоздает, просто ее не замечать. Вбегает, запыхавшись, на репетицию Фаина Георгиевна: - Здравствуйте! Все молчат. - Здравствуйте! Никто не обращает внимания. Она в третий раз: - Здравствуйте! Опять та же реакция. - Ах, нет никого?! Тогда пойду поссу.

* * *
- Доктор, в последнее время я очень озабочена своими умственными способностями,- жалуется Раневская психиатру. - А в чем дело? Каковы симптомы? - Очень тревожные: все, что говорит Завадский, кажется мне разумным...

* * *
- Нонна, а что, артист Н. умер? - Умер. - То-то я смотрю, его хоронят...

* * *
- Ох, вы знаете, у Завадского такое горе! - Какое горе? - Он умер.

* * *
Раневская забыла фамилию актрисы, с которой должна была играть на сцене: - Ну эта, как ее... Такая плечистая в заду...

* * *
- Почему, Фаина Георгиевна, вы не ставите и свою подпись под этой пьесой? Вы же ее почти заново за автора переписали! - А меня это устраивает. Я играю роль яиц: участвую, но не вхожу.

* * *
Узнав, что ее знакомые идут сегодня в театр посмотреть ее на сцене, Раневская пыталась их отговорить: - Не стоит ходить: и пьеса скучная, и постановка слабая... Но раз уж все равно идете, я вам советую уходить после второго акта. - Почему после второго? - После первого очень уж большая давка в гардеробе.

* * *
Говорят, что этот спектакль не имеет успеха у зрителей? - Ну, это еще мягко сказано, - заметила Раневская. - Я вчера позвонила в кассу, и спросила, когда начало представления. -И что? - Мне ответили:

А когда вам будет удобно?

* * *
- Я была вчера в театре, - рассказывала Раневская. - Актеры играли так плохо, особенно Дездемона, что когда Отелло душил ее, то публика очень долго аплодировала.

* * *
- Очень сожалею, Фаина Георгиевна, что вы не были на премьере моей новой пьесы,- похвастался Раневской Виктор Розов.- Люди у касс устроили форменное побоище! - И как? Удалось им получить деньги обратно?

* * *
- Ну-с, Фаина Георгиевна, и чем же вам не понравился финал моей последней пьесы? - Он находится слишком далеко от начала.

* * *
Как-то она сказала: - Четвертый раз смотрю этот фильм и должна вам сказать, что сегодня актеры играли как никогда.

* * *
Вернувшись в гостиницу в первый день после приезда на гастроли в один провинциальный город, Раневская со смехом рассказывала, как услышала перед театром такую реплику аборигена:

Спектакль сегодня вечером, а они до сих пор не могут решить, что будут играть!

И он показал на афишу, на которой было написано Безумный день, или Женитьба Фигаро.

* * *
Раневская повторяла:

Мне осталось жить всего сорок пять минут. Когда же мне все-таки дадут интересную роль?

Ей послали пьесу Жана Ануя Ужин в Санлисе, где была маленькая роль старой актрисы. Вскоре Раневская позвонила Марине Нееловой:

Представьте себе, что голодному человеку предложили монпансье. Вы меня поняли? Привет!

* * *
В Театре имени Моссовета, где Раневская работала последние годы, у нее не прекращались споры с главным режиссером Юрием Завадским. И тут она давала волю своему острому языку. Когда у Раневской спрашивали, почему она не ходит на беседы Завадского о профессии актера, Фаина Георгиевна отвечала: - Я не люблю мессу в бардаке.

* * *
Во время репетиции Завадский за что-то обиделся на актеров, не сдержался, накричал и выбежал из репетиционного зала, хлопнув дверью, с криком:

Пойду повешусь!

Все были подавлены. В тишине раздался спокойный голос Раневской:

Юрий Александрович сейчас вернется. В это время он ходит в туалет.

* * *
В Шторме Билль-Белоцерковского Раневская с удовольствием играла спекулянтку. Это был сочиненный ею текст - автор разрешил. После сцены Раневской - овация, и публика сразу уходила.

Шторм имел долгую жизнь в разных вариантах, а Завадский ее спекулянтку из спектакля убрал. Раневская спросила у него:

Почему?

Завадский ответил:

Вы слишком хорошо играете свою роль спекулянтки, и от этого она запоминается чуть ли не как главная фигура спектакля...

Раневская предложила:

Если нужно для дела, я буду играть свою роль хуже.

* * *
Однажды Завадский закричал Раневской из зала:

Фаина, вы своими выходками сожрали весь мой замысел!

То-то у меня чувство, как будто наелась говна,- достаточно громко пробурчала Фаина.

Вон из театра!

- крикнул мэтр. Раневская, подойдя к авансцене, ответила ему:

Вон из искусства!!

* * *
Отзывчивость не была сильной стороной натуры Завадского. А долго притворяться он не хотел. Когда на гастролях у Раневской случился однажды сердечный приступ, Завадский лично повез ее в больницу. Ждал, пока снимут спазм, сделают уколы. На обратном пути спросил:

Что они сказали, Фаина?

- Что-что - грудная жаба.

Завадский огорчился, воскликнул:

Какой ужас - грудная жаба!

И через минуту, залюбовавшись каким-то пейзажем за окном машины, стал напевать:

Грудная жаба, грудная жаба.

* * *
Раневская говорила: - Завадский простудится только на моих похоронах.

* * *
- Завадскому дают награды не по заслугам, а по потребностям. У него нет только звания

Мать - героиня.

* * *
- Завадскому снится, что он похоронен на Красной площади.

* * *
Завадский родился не в рубашке, а в енотовой шубе.

* * *
Раневская называла Завадского маразматиком-затейником, уцененным Мейерхольдом, перпетуум кобеле.

* * *
Как-то она и прочие актеры ждали прихода на репетицию Завадского, который только что к своему юбилею получил звание Героя Социалистического Труда. После томительного ожидания режиссера Раневская громко произнесла: - Ну, где же наша Гертруда?

* * *
Раневская вообще была любительницей сокращений. Однажды начало генеральной репетиции перенесли сначала на час, потом еще на 15 минут. Ждали представителя райкома - даму очень средних лет. Заслуженного работника культуры. Раневская, все это время не уходившая со сцены, в сильнейшем раздражении спросила в микрофон: - Кто-нибудь видел нашу ЗасРаКу?!

* * *
Творческие поиски Завадского аттестовались Раневской не иначе как капризы беременной кенгуру.

* * *
Делая скорбную мину, Раневская замечала: - В семье не без режиссера.

* * *
Раневская говорила начинающему композитору, сочинившему колыбельную: - Уважаемый, даже колыбельную нужно писать так, чтобы люди не засыпали от скуки...

* * *
Как-то раз Раневскую остановил в Доме актера один поэт, занимающий руководящий пост в Союзе писателей. - Здравствуйте, Фаина Георгиевна! Как ваши дела? - Очень хорошо, что вы спросили. Хоть кому-то интересно, как я живу! Давайте отойдем в сторонку, и я вам с удовольствием обо всем расскажу. - Нет-нет, извините, но я очень спешу. Мне, знаете ли, надо еще на заседание... - Но вам же интересно, как я живу! Что же вы сразу убегаете, вы послушайте. Тем более, что я вас не задержу на долго, минут сорок, не больше. Руководящий поэт начал спасаться бегством. - Зачем же тогда спрашивать, как я живу?! - кричала ему вслед Раневская.

* * *
За исполнение произведений на эстраде и в театре писатели и композиторы получают авторские отчисления с кассового сбора. Раневская как-то сказала по этому поводу: - А драматурги неплохо устроились - получают отчисления от каждого спектакля своих пьес! Больше ведь никто ничего подобного не получает. Возьмите, например, архитектора Рерберга. По его проекту построено в Москве здание Центрального телеграфа на Тверской. Даже доска висит с надписью, что здание это воздвигнуто по проекту Ивана Ивановича Рерберга. Однако же ему не платят отчисления за телеграммы, которые подаются в его доме!

* * *
- Берите пример с меня,- сказала как-то Раневской одна солистка Большого театра.- Я недавно застраховала свой голос на очень крупную сумму. - Ну, и что же вы купили на эти деньги?

* * *
Раневская кочевала по театрам. Театральный критик Наталья Крымова спросила: - Зачем все это, Фаина Георгиевна? - Искала...- ответила Раневская. - Что искали? - Святое искусство. - Нашли? - Да. - Где? - В Третьяковской галерее... Глава IV Поклонники, или Праздноболтащиеся груди Ольга Аросева рассказывала, что уже будучи в преклонном возрасте, Фаина Георгиевна шла по улице, поскользнулась и упала. Лежит на тротуаре и кричит своим неподражаемым голосом: - Люди! Поднимите меня! Ведь народные артисты на улице не валяются! Однажды Раневская сказала, разбирая ворох писем от поклонников:

Разве они любят меня?

Зрители, аплодировавшие великой артистке, кричали Браво! Высокой тетке с зычным голосом. Конечно, Фаина Георгиевна и не рассчитывала всерьез на любовь к себе. Но любовь тысяч и тысяч незнакомых, далеких, чужих - последняя соломинка одинокого человека.

* * *
Во время гастролей театра имени Моссовета в Одессе кассирша говорила: - Когда Раневская идет по городу, вся Одесса делает ей апофеоз.

* * *
Поклонница просит домашний телефон Раневской. Она: - Дорогая, откуда я его знаю? Я же сама себе никогда не звоню.

* * *
Валентин Маркович Школьников, директор-распорядитель Театра имени Моссовета, вспоминал:

На гастролях в Одессе какая-то дама долго бежала за нами, потом спросила: - Ой, вы - это она? Раневская спокойно ответила своим басовитым голосом: - Да, я - это она.

В Одессе, во время гастролей, одна пассажирка в автобусе протиснулась к Раневской, завладела ее рукой и торжественно заявила: - Разрешите мысленно пожать вашу руку!

* * *
Как-то в скверике у дома к Раневской обратилась какая-то женщина: - Извините, ваше лицо мне очень знакомо. Вы не артистка? Раневская резко парировала: - Ничего подобного, я зубной техник. Женщина, однако, не успокоилась, разговор продолжался, зашла речь о возрасте, собеседница спросила Фаину Георгиевну: - А сколько вам лет? Раневская гордо и возмущенно ответила: - Об этом знает вся страна!

* * *
Как-то Раневская, сняв телефонную трубку, услышала сильно надоевший ей голос кого-то из поклонников и заявила: - Извините, я не могу продолжать разговор. Я говорю из автомата, а здесь большая очередь.

* * *
После спектакля

Дальше - тишина к Фаине Георгиевне подошел поклонник. - Товарищ Раневская, простите, сколько вам лет? - В субботу будет сто пятнадцать. Он остолбенел: - В такие годы и так играть!

* * *
В купе вагона назойливая попутчица пытается разговорить Раневскую. - Позвольте же вам представиться. Я - Смирнова. - А я - нет.

* * *
Брежнев, вручая в Кремле Раневской орден Ленина, выпалил: - Муля! Не нервируй меня! - Леонид Ильич, - обиженно сказала Раневская,- так ко мне обращаются или мальчишки, или хулиганы. Генсек смутился, покраснел и пролепетал, оправдываясь: - Простите, но я вас очень люблю.

* * *
Никто, кроме мертвых вождей, не хочет терпеть праздноболтающихся моих грудей, - жаловалась Раневская

* * *
В Кремле устроили прием и пригласили на него много знатных и известных людей. Попала туда и Раневская. Предполагалось, что великая актриса будет смешить гостей, но ей самой этого не хотелось. Хозяин был разочарован: - Мне кажется, товарищ Раневская, что даже самому большому в мире глупцу не удалось бы вас рассмешить. - А вы попробуйте,- предложила Фаина Георгиевна.

* * *
После спектакля Раневская часто смотрела на цветы, корзину с письмами, открытками и записками, полными восхищения - подношения поклонников ее игры - и печально замечала: - Как много любви, а в аптеку сходить некому. Глава V Подначка, или Я их тоже терпеть не могу - Я не пью, я больше не курю и я никогда не изменяла мужу - потому ещё, что у меня его никогда не было,- заявила Раневская, упреждая возможные вопросы журналиста. - Так что же, - не отстает журналист,- значит у вас совсем нет никаких недостатков? - В общем, нет, - скромно, но с достоинством ответила Раневская. И после небольшой паузы добавила: - Правда, у меня большая жопа и я иногда немножко привираю... Раневская бывала порой замкнутой, порой - шумно-весёлой, порой - благостно-добродушной. И всегда - непредсказуемой. Если она хотела кому-то что-то сказать, то не отказывала себе в этом.

* * *
Шкаф Любови Петровны Орловой так забит нарядами,- говорила Раневская, - что моль, живущая в в нём, никак не может научиться летать!

* * *
Одной даме Раневская сказала, что та по-прежнему молода и прекрасно выглядит. - Я не могу ответить вам таким же комплиментом, - дерзко ответила та. - А вы бы, как и я, соврали! - посоветовала Фаина Георгиевна.

* * *
В доме отдыха на прогулке приятельница проникновенно заявляет: - Я обожаю природу. Раневская останавливается, внимательно осматривает ее и говорит: - И это после того, что она с тобой сделала?

* * *
Раневская подходит к актрисе N., мнившей себя неотразимой красавицей, и спрашивает: - Вам никогда не говорили, что вы похожи на Брижит Бардо? - Нет, никогда,- отвечает N., ожидая комплимента. Раневская окидывает ее взглядом и с удовольствием заключает: - И правильно, что не говорили.

* * *
Хозяйка дома показывает Раневской свою фотографию детских лет. На ней снята маленькая девочка на коленях пожилой женщины. - Вот такой я была тридцать лет назад. - А кто эта маленькая девочка? - с невинным видом спрашивает Фаина Георгиевна.

* * *
Даже любя человека, Раневская не могла удержаться от колкостей. Досталось и Любови Орловой. Фаина Георгиевна рассказывала, вернее, разыгрывала миниатюры, на глазах превращаясь в элегантную красавицу-Любочку. Любочка рассматривает свои новые кофейно-белые перчатки: - Совершенно не тот оттенок! Опять придется лететь в Париж.

* * *
Еще из Орловой. -Ну что, в самом деле, Чаплин, Чаплин... Какой раз хочу посмотреть, во что одета его жена, а она опять в своем беременном платье! Поездка прошла совершенно впустую.

* * *
Раневская обедала как-то у одной дамы, столь экономной, что Фаина Георгиевна встала из-за стола совершенно голодной. Хозяйка любезно сказала ей: - Прошу вас еще как-нибудь прийти ко мне отобедать. - С удовольствием,- ответила Раневская,- хоть сейчас!

* * *
- Вы слышали, как не повезло писателю N.? - спросили у Раневской. - Нет, а что с ним случилось? - Он упал и сломал правую ногу. - Действительно, не повезло. Чем же он теперь будет писать? - посочувствовала Фаина Георгиевна.

* * *
Журналист спрашивает у Раневской: - Как вы считаете, в чем разница между умным человеком и дураком? - Дело в том, молодой человек, что умный знает, в чем эта разница, но никогда об этом не спрашивает.

* * *
- Кем была ваша мать до замужества? - спросил у Раневской настырный интервьюер. - У меня не было матери до ее замужества,- пресекла Фаина Георгиевна дальнейшие вопросы.

* * *
У Раневской спросили, любили ли она Рихарда Штрауса, и услышали в ответ - Как Рихарда я люблю Вагнера, а как Штрауса - Иоганна.

* * *
На одесском рынке мужчина продает попугая и индюка. Раневская: - Сколько стоит ваш попугай? - Тысячу рублей, ведь он говорящий, может сказать ты дурак. - А индюк? - Десять тысяч. - Почему так дорого? - Самый умный. Он не говорит ты дурак, но он так думает.